– Да уж, – холодно сказала Мадди.
Графиня пожала плечами:
– Как знать… Недавно появилась информация – Найджел Сильвестр собирается стать членом палаты лордов. А это дает нам возможность лишить его всего, ради чего он работал и к чему стремился, – высшего признания его заслуг. Триумфального финала карьеры, основанной на жадности, предательстве и лжи! – Последние слова она произнесла так, будто выплюнула.
– И вы думаете, он это позволит?
– У него нет выбора, – сказал Андреа. – В бумагах моего отца есть письмо, написанное рукой Сильвестра, в котором он умолял ради их старой дружбы и доброго имени банка «не выносить сор из избы». Наверное, думал, это письмо никогда не будет найдено.
– Но если у вас есть все эти бумаги, зачем тогда вам я? – Мадди недоуменно развела руками. – Не вижу в этом никакого смысла.
– Потому что мы потребовали от него и еще кое-что, – сказал Андреа. – Мы хотели, чтобы Сильвестр написал письмо, в котором признал свою вину – не только за мошенничество, но и за предательство, из-за которого погиб мой отец. И чтобы он отказался от звания пэра.
Мадди вздохнула и отвела глаза.
– Тогда понятно, почему он ничего не ответил. Это все равно что предложить ему отрезать от себя кусок.
Брови графини удивленно поднялись.
– Что было бы только справедливо, синьорина. Вы нас за это осуждаете?
– Нет… – согласилась Мадди. – При таких обстоятельствах вряд ли я имею на это право…
Она встала и подошла к балюстраде. Положив руки на теплый камень, она смотрела на раскинувшийся перед ней живописный вид – дома среди зелени кипарисов, кедровых и пальмовых деревьев, уходящих вниз, к изогнутой подковой гавани, с кубиками охристых и кремовых портовых строений. И позади всего этого – лазурное сияние спокойного моря…
Как может быть что-то таким прекрасным, когда все в ее привычном и безопасном мире, куда она так хотела вернуться, стало вдруг таким темным и безобразным?
За спиной Мадди услышала голоса и цокот каблучков по кафельному полу, означавший – Флория Валери вернулась в дом.
Андреа подошел и остановился рядом.
– Извини, Маддалена. – Его голос звучал очень мягко. – Просто настало время узнать правду.
Прекрасный вид с лазурной гаванью вдруг начал расплываться.
– Джереми ничего не знал об этом… – сказала она, едва сдерживая дрожь. – Ничего.
– Ну конечно…
Она повернулась к нему:
– Ты не веришь?
– Достаточно того, что веришь ты.
– Значит, Доминика действительно работает у твоей матери… Это объясняет ее неприязнь ко мне. А теперь, когда я познакомилась с графиней, мне понятна и ее преданность. – Она прикусила губу. – Хотелось бы, чтобы наше знакомство произошло при других обстоятельствах.
– Мне тоже.
– И я рада, что Флория была счастлива… с твоим отчимом, – добавила Мадди, все еще чувствуя удары своего сердца.
Андреа кивнул:
– Он был хорошим человеком. Он и раньше любил ее. Но когда она встретила Томасо, решил – победил лучший.
Она повернулась в сторону дома:
– Мы можем сейчас уехать?
– Еще нет. Мы останемся на обед.
– Я не смогу есть.
– Морить себя голодом – негодный способ борьбы с плохими новостями.
Они вошли в дом. Доминика проводила их в прохладный полумрак столовой. Бордовые портьеры на окнах пропускали свет лишь через узкие щели. На потолке бесшумно работал вентилятор.
Круглый стол из темного дерева был заставлен хрусталем и фарфором на изящных кружевных салфетках. В длинном серванте вдоль стены Мадди заметила массивные серебряные подсвечники, старинный кофейный сервиз витиеватой формы и набор хрустальных графинов с серебряными пробками.
«По сравнению со всей этой роскошью огромный обеденный зал в «Каза Лупо» может показаться монашеской трапезной», – подумала Мадди, садясь на указанный ей стул с высокой спинкой.
После закусок – изысканных мясных и морских деликатесов – подали спагетти с соусом из базилика, кедровых орешков, чеснока, пармезана и оливкового масла. За основным блюдом – рыбой, запеченной в сыре и травах, последовали персики в красном вине.
За столом их обслуживала Доминика, и Мадди почти ожидала найти следующее блюдо у себя на коленях, но та, как всегда, ограничилась только неприязненными взглядами.
Разговоры тоже были сдержанными. Андреа не сказал почти ничего. Он ел, погруженный в свои мысли, оставив графине задавать Мадди формальные вопросы о ее работе и получать такие же формально вежливые ответы.
– Я надеюсь, эта история не смогла испортить вам вкус к итальянской опере, – сказала графиня, когда был подан кофе. – Я заметила, вам понравился «Риголетто».
Мадди удивленно посмотрела на нее, но потом вспомнила закрытую ложу в оперном театре.
– Так вы тоже там были?
– Мне было любопытно увидеть вас, – так же, как и вам меня. Что же касается исполнения, думаю, Браззони не хватило той дьявольской искры, которая и делала герцога таким неумолимо притягательным для всех этих несчастных женщин.
Мадди поставила бокал на стол и холодно заметила:
– Боюсь, эта черта не показалась мне привлекательной. К тому же представителям аристократии следовало бы проявлять большую разборчивость.
Андреа вышел из задумчивости:
– Но если бы он был разборчив, тогда бы и истории никакой не было.
Мадди вздернула подбородок:
– И девушка, которая его любила, была бы спасена от страданий и несчастного конца.
– А… – насмешливо протянул он, – настоящая любовь? Склоняю голову перед твоим богатым опытом.
Где-то в глубине дома раздался телефонный звонок. Через пару минут в дверях комнаты появилась Доминика и направилась прямо к Андреа. Из всего сказанного Мадди поняла только слово telefonata, но и этого было достаточно. Живот сжался от смешанного чувства страха и возбуждения.